В то время как на севере, в Бургундии, масляная живопись сделала возможной точную и филигранную передачу естественного света, венецианские художники действовали на другом конце спектра. Большие изображения религиозных процессий на огромных полотнах создавал брат Джованни, Джентиле Беллини, передавший эту традицию художнику Витторе Карпаччо. Из мастерских этих художников выходили портреты и плавучего города, и самого Венецианского государства. В просторных и напыщенных залах Дворца дожей художники и их подмастерья возводили специальные подмостки, чтобы писать нескончаемые сцены процессий, и сами стены здания словно становились прозрачными, открывая вид на водные празднества и славные страницы истории республики, побеждавшей своих соперников и в бою, и в торговле. Такие картины писались также по заказу братств мирян или скуол (scuole) — благотворительных организаций, располагавшихся в изысканных зданиях. Тем не менее за всей этой зрелищностью скрывалось нечто более глубокое и важное: новое ощущение радости от того, что видел человек, от всего зримого мира, в особенности от сельских пейзажей, мимо которых лежал путь к Венецианской лагуне [298] . Именно в мастерской Джованни Беллини, которая в последние десятилетия XV века стала настоящей школой венецианской живописи, целое поколение художников училось передавать в картинах это ощущение.

Джованни Беллини. Моление о чаше. 1458–1460. Темпера, дерево. 80,4 × 127 см

Лучше всех это ощущение: настроение, выходящее за рамки простого рассказа, в сферу поэзии, — сумел выразить один живописец. На картинах Джорджо Барбарелли да Кастельфранко, известного как Джорджоне, пейзаж становится поистине поэтическим героем, погруженным в теплую атмосферу, заключенную в прозрачных слоях масляных красок. Джорджоне воспринимал природу сквозь пейзажный образ не ради научного интереса, а как средство лирического уединения. Одна из самых загадочных его картин изображает пейзаж с тремя человеческими фигурами на фоне грозового неба, она так и называется — «Буря» (или «Гроза»). Женщина, одетая лишь в белую накидку и шапочку, дает грудь младенцу, а рядом, опершись на палку, на нее смотрит человек, похожий на солдата. Когда женщина внезапно поднимает глаза на смотрящего, в небе сверкает молния. Женское тело светится в лучах вечернего солнца, освещающего мост и здания на заднем плане, захватывая листву нескольких одиноких берез, которые мерцают серебром на фоне чернильного неба.

Что всё это означает и означает ли что-нибудь — никто не знает. Являются ли персонажи современными Адамом и Евой? Или это аллегория родительской любви, ведь воспитание детей часто бывает делом бурным? А возможно, ни то, ни другое — Джорджоне, по-видимому, не заботило ни повествование, ни то, насколько он будет понят, так что нам остается лишь смотреть на его картину и восхищаться. Если Фра Анджелико подарил священному таинству новую детальность и свет, а Брунеллески и его поколение придали новую, интеллектуальную упорядоченность образам окружающего мира и воображаемому миру античного прошлого, то Джорджоне, воспитанный на славных традициях Венеции, посвятил себя идее безграничности искусства, поэтическому идеалу, который стал осуществим благодаря масляной живописи. Идеал был новым, но средство к его достижению возникло почти столетием ранее далеко на севере, в Нидерландах.

Джорджоне. Буря. 1508. Масло, холст. 83 × 73 см

Глава 17. Впечатляющие мелочи

К началу XV века масляная живопись уже давно была известна как яркое и выразительное живописное средство, впервые упомянутое в XII веке в руководстве для художников. Однако всё это время масло считалось непрактичным, в основном из-за долгого времени высыхания. Некоторые краски могли сохнуть неделями. Тем не менее фламандские мастера во главе с Яном ван Эйком решили эту проблему, добавив в краску сиккативы (вещества, ускоряющие высыхание) и превратив состав в тонкий, прозрачный глянец, который можно было наносить на доску или холст с филигранной точностью. В результате стала возможной максимально жизнеподобная передача реальности, отражающая мир с поразительной ясностью и детальностью [299] .

Если венецианцам постоянно требовались всё более крупные кисти для создания поэтичности, на севере кисти становились всё тоньше — иногда это были всего несколько беличьих волосков, зажатых в металлический ободок, которые обмакивались в краску. Этот миниатюризированный взгляд на мир развился, по крайней мере, отчасти, из книжной миниатюры, которая веками являлась основным занятием живописных мастерских. В манускриптах, иллюминированных мастерскими Северной Европы и Парижа, для создания тонко прорисованных изображений использовалась яичная темпера. «Роскошный часослов», созданный братьями Лимбург для герцога Беррийского, был, как мы уже видели, одной из самых изысканных иллюстрированных книг, сделанных во Франции в начале XV века. Несколько десятилетий спустя ведущими именами своего времени в области живописи в технике яичной темперы стали Симон Мармион, работавший в Валансьене, и Жан Фуке, работавший в Туре для французского короля.

Фуке осваивал ремесло в Париже, где научился изображать миниатюрные сюжеты в замысловатых архитектурных декорациях; однако лишь поездка во Флоренцию и Рим, во время которой он познакомился с открытиями Брунеллески, Фра Анджелико и их поколения, открыла ему новый мир живописи. Миниатюры Фуке, написанные для «Часослова Этьена Шевалье» вскоре после того, как художник вернулся из Италии и обосновался в Туре, совмещают в себе фламандский реализм — в частности, портретный — с трудоемкой точностью флорентийского рисунка.

Фуке и Мармион вслед за братьями Лимбург достигли вершин миниатюрной живописи яичной темперой. Лишь новая техника масляной живописи могла помочь им сделать следующий, решающий шаг в бесконечно более реалистичный мир естественного света и блестящих деталей — тот, что в полной мере заслуживал эпитета «иллюминированный» (то есть «озаренный светом»), — и этот шаг предстояло сделать обоим художникам. К тому моменту, когда Фуке вернулся из Италии, то есть в конце 1440-х годов, эра масляной живописи уже полным ходом разворачивалась в Нидерландах.

Жан Фуке. Этьен Шевалье и его небесный покровитель святой Стефан поклоняются Мадонне и Младенцу. Часослов Этьена Шевалье. Около 1445. Темпера, пергамент. 20, 1 × 14,8 см

Хотя Ян ван Эйк не изобрел масляную живопись (как долгое время считалось), тем не менее он сыграл гигантскую роль в ее формировании как отдельной и полноценной техники. Если Джотто был первым великим живописцем человеческой натуры, то Ян ван Эйк стал первым живописцем природного света. В картине «Мадонна канцлера Ролена», написанной по заказу высокопоставленного чиновника при герцоге Бургундии Филиппе Добром Никола Ролена, молящийся заказчик изображен перед удостоившей его своим явлением Девой Марией. Далекий пейзаж на заднем плане изображен с такой наблюдательностью и с такой поразительной техничностью, что кажется, будто мы действительно видим солнце, сверкающее на снежных вершинах гор. Это один из первых пейзажей, написанных маслом, и он остается непревзойденным по отраженной в нем реальности!

Масляная живопись показывает, как наше восприятие мира складывается из отблесков, сверкания металла, мягкости бархата, шершавости камня, бликов на воде и рассеянного в воздухе света, где солнечные лучи по-разному преломляются в течение дня. Мистическое явление Мадонны с Младенцем, которое видит Никола Ролен, подняв глаза от молитвенника, возникает при первых лучах солнца [300] . Сквозь лоджию, где они сидят, за цветочным садом с лилиями, розами и ирисами, среди которых скачут сороки и ходят павлины, видна река с перекинутым через нее мостом и людьми, спешащими по своим утренним делам. Река убегает далеко-далеко, к голубым холмам и туманным горам. На берегу со стороны Девы Марии расположен город со шпилями церквей; а со стороны Ролена видны мирские здания и виноградники на склонах холмов. Ролен был известен тем, что культивировал изысканные сорта бургундского вина [301] .